чью надежду и веру в тебя растоптали.

А еще была Наташа, которой он ничего про драку не сказал. Было понятно, что она узнает (как она может не узнать, то о чем говорила вся школа), и лучше бы Андрей сам ей признался в проступке. Но так не хотелось портить их чудесные каникулы, так не хотелось даже полунамеком показать, что он не достоин такой чудесной, чистой, красивой, словно ангел доброй, девушки. И он молчал, хотя понимал, что это молчание может все испортить».

Скрипнула петлями крышка люка — рабочие закончили с кровлей.

— Спасибо, что пустил, — на прощанье сказал мне прораб и протянул визитку. — Захочешь ремонт здесь сделать, — описал он пальцем круг над головой, имея в виду мою кухню, — звони. Мы тебе недорого все намарафетим.

— Спасибо, — кивнул я, забирая визитку, и думая, что вряд ли я когда-нибудь к ним обращусь. И дело тут даже не в конкретных строителях или квартире, просто если я планирую жить не один, а я планирую не один, то придется искать место попросторнее.

Смешные мысли лезли в голову: где жить, на что, сколько стоит машина. Всего несколько дней вместе с Сашей, а я уже планирую будущее. А ведь она мне не давала никаких надежд, что это будущее у нас будет. Черт, да она даже не позвонила еще ни разу. Хотя обещала. Может, что-то случилось? Я тут туплю и ревную, а этот долбанный шумахер может врезался в какой-нибудь столб, сминая в человеческий компот себя, несостоявшуюся тещу и мою любовь? Очень захотелось позвонить. И почему я до сих пор этого не сделал? Гордость. Страх спугнуть свое счастье.

Я взял трубку, чтобы набрать ее номер. Что за детские игры? Там может быть человек в опасности! И тут снова постучали в мою дверь.

— Ромыч, извини, у тебя с утра они были?

На моем пороге стоял взъерошенный Сокол.

— Привет, — я почему-то был рад его приходу.

— Звонишь кому-то? — спросил он, увидев телефон у меня в руке.

— Так, — не ответил я и убрал трубку в карман. — Чего у тебя случилось-то?

— К тебе рабочие сегодня утром приходили или вчера днем?

— Утром, — ответил я. — Только ушли.

— Фух, — выдохнул он облегченно. — Вовремя, значит, я успел. Ромыч, пустишь?

— Куда? — не понял я. — На крышу? Там все в смоле сейчас.

— Да знаю я, — Сокол с сомнением посмотрел на свои кроссовки. — Без вариантов. У меня там скат небольшой на люк, и люфт, чтобы петли слегка приподнимались. Они когда крышу перекрывают, люфт замазывают и крышка мертвая становится. Понял?

— Ничего не понял, — честно ответил я.

— Короче, пока не застыло там все окончательно, надо прорез небольшой сделать и люк открыть, а то я больше не смогу никогда на крышу выбраться.

— Ага. То есть, ты сейчас на крышу полезешь, чего-то там резать?

— Да. Пустишь?

— Конечно.

Не успел я убрать грязь после рабочих, а Сокол уже вовсю добавлял свою. Он приставил лестницу и собрался подниматься, как вдруг остановился и запросто так спросил:

— Я возьму твой нож? Забыл, блин, захватить. Не тащиться же обратно.

— Пожалуйста, — протянул я крышному брату свой единственный острый кухонный прибор, мысленно с ним попрощавшись. — Ни в чем себе не отказывай.

— Спасибо, друг, — проникновенно поблагодарил меня Сокол. — А ты чего один? Где Саша?

— Она уехала.

— Куда?

— В деревню с мамой и этим Денисом. У нее там какая-то двоюродная бабушка заболела.

— Ни хрена себе, — поднявшийся было на одну перекладину лестницы, Сокол вернулся на землю. — Они с Денисом поехали? А вы уже не в месте?

— Да вроде как вместе, — ответил я, и устало плюхнулся на табурет. Как-то само собой в руках оказались сигареты.

— Подожди, — Сокол тряхнул головой, словно смахивая морок, и приземлился на соседний табурет, — то есть, вы вместе, но она поехала с ним?

— Оттого, что ты повторяешь это, легче не становится.

— И тебе кажется это нормальным?

— Нет, — я закурил, — не кажется.

— Весело, — задумчиво произнес мой крышный брат, помахивая моим кухонным ножиком. — А я тебе говорил, что это все плохо кончится.

— Спасибо, утешил. Да и что такого. Ну повез он их — большое дело. У него просто есть транспорт.

— Легко могли бы поехать и на автобусе. Это, знаешь, сейчас вообще не проблема.

Читал мысли мой крышный брат. Могли бы и, правда, поехать на автобусе. И ни фига это не нормально, что их повез бывший дружек моей подруги.

— Наверно матушка ее постаралась, — вытаскивая сигарету из моей пачки, предположил Сокол. — Она всегда мечтали продать дочку подороже.

— Прекрати, — я стряхнул пепел в стакан с недопитым кофе.

— Я правду говорю, — продолжил Сокол. — Она всем кругом про этого Дениса хвасталась, когда они с Сашей вместе в Москву уехали. Денис то, Денис се. А когда Санька вернулась, она с ней месяц не разговаривала.

— Да что такого в нем? — возмутился я. — Обычный же барыга, был бы воротилой бизнеса или чиновником, я бы еще понял. Он же там едва концы с концами сводит. Квартира в ипотеку, тачка бэушная в кредит.

— Зато какая! — Сокол важно устремил указательным пальцем в потолок.

— Какая? Аудюха прошлая. Да и я такую возьму в кредит, долго ли? Только на запчастях разоришься и в кабалу лет на пять попадешь. Чего такого-то?

— Но это все нюансы, — не согласился Сокол. — А по факту: он приехал из Москвы на своей сверкающей ауди, чтобы забрать Сашу с ним жить в собственной квартире, на которую он заработал успешным бизнесом. И да, все это правда. Он ведь действительно поднялся.

— Но он такой мерзкий.

— Это для тебя. А для Саши он долгое время был прекрасным принцем, а для ее мамы и подавно. Ты знаешь, что он прежде чем зайти к ним, сигналит?

— Да, — нахмурился я, — довелось наблюдать.

— Ты думаешь — зачем? Это чтобы мамашка посмотрела, как он понтово выбирается из иномарки. Мне даже кажется, она сама его об этом просит.

— Кто, ее мать? Зачем?

— А чтобы перед соседями потом хвастать, вот мол какой у меня крутой зять. Ни чета вашим наркоманам и алкоголикам. Тачка, я тебе скажу, большое дело.

— Да это же просто средство передвижение, не в каменном веке живем. Что, здесь люди машин не видели.

— Видели, — Сокол кивнул и встал с табурета, — только машина машине рознь. И для многих здесь это до сих пор еще показатель чего-то. Ну, что ты власть, например, или крутой. Провинция, ее просто так не вытравишь.

— Чушь какая, — отмахнулся я. — Что, пойти себе мерс